Я на стене плакаты рвал В агонии людей карал И полыхал в ней, и подыхал И белые свои следы марал О красный брег бездонной скуки Как цербер входы охранял - Так я хранил лишь ваши руки И меж рядами книг сновал Себя искал На их обложках И папиросы воровал Писал стихи на хлебных крошках Воронеж. Вечер. Карнавал Я с парочки людей сорвал Их маски, после лютовал Как доходило до огласки Потом больницы стены малевал Баллончиком зеленой краски Коль были б дамы - будет бал Я б с ними ладно танцевал Архаистические танцы Они б мне слали реверансы Я бы их тихо к черту слал Затем, смеясь и плача, убегал И козни б строил продавал И денежки считал Затем страдал, рыдал в подушку и… Вы не подумайте, что дико Нагнусь к вам и шепну на ушко «а вы знавали моби дика?» Я бы знаком с ним, он порой Когда и я в ковчеге тесном Бывал в причале сиротой И моряками отщепенцем Звался Сам там утрами появлялся Смотрел из темных синих вод И уходил за горизонт Он одинок…

В конце концов, начну с начала: Мне в нос ударил смрад травы гнилой. Где я молчал, там ты - кричала, И как не бЫл распят Варавва, Так я был прОклятый тобой. И был с басотой, был босой, При этом в ласке не нуждался, Но запах прелости травы В перегородку затесался. Ты лепетала, что со мной Не сыщешь в жизни превосходства. И, слыша сладостные речи, С сокрытым в тении уродством, Я был отчасти покалечен Упавшей с холмика звездой. Как бы не слышать дикий вой! То волки кинулись на тело, Припорошенное землей, Как сенью, тухлою листвой. Гнилой листве - гнилое дело… Удар был тот, по сути, холостой, Но разорвалась сердца плерва. Я так хотел назвать тебя женой, Но звал лишь тварью и стервой. И был я дураком порой. На Кой мне, дураку, такая дура? И не в Творце суть, нет, не им - Тобой я ныне ненавидим, Тобой, тобой и лишь тобой…

Он не оставит мне ни следа, ни печати, ни замочка, В котором вам покажется лишь ржавчина ключа. И маленький мой сын, а может, дочка В моих глазах увидят лишь его глаза. Он был сильнейшим из живых. Мечтания бед, судьбы порывы, Сбивая с ног прожитых лет Людей, и призраков могилы Суровых дней, покойной ночи, Серебряных волос на коже Его и близко не задев, Угасли меж немых дерев… Он не забудет ее глас И глаз сияние, рокот фраз, Что брошены во власти дуновения Ветра, и первое стихотворение, И шелест платьев, юный смех, Предательств горечь, гром побед. Людей, людей, еще людей, Животных, кровь, войну затей. О, Друг мой Джозеф, вы писали, Что лучше жить нам в темноте. Здесь люди выцвели местами, Мои слова уже не мне Принадлежат, и ляжет тень На шеи кровяную жилу; Я стал поклонником идей, Что заведут меня в могилу. Тем временем закат алел, И вечер тлел, и тлели мы, И провожали гул весны, Встречая мельком зелень лета. Во власть оранжевого цвета, Да будет так! Земля родится, Вернется в дом лихая птица, И на проспектах людских мук, Где славный люд друг другу рук Не пОдаст Прояснится… Здесь ляжет ночь, ему вновь в бой - За жизнь и смерть, за нас с тобой…

Минуло десять с лишним лет. И десять с лишним тысяч реплик Шумят прибоем в голове. Когда ты вспомнишь обо мне, То что ему прошепчешь, пеплу? Про то, как ты и я, дрожа, Вдвоем гуляли в Петербурге, Хоть под дождем, но не спеша, Часы роняли в переулках. А он то тихим был, то гулким. Я замирал, едва дыша… Про то, как вечером в кювете Заката, шли наперекор Судьбе и воле. Красной лентой Был опоясан разговор, И наши руки вместе с этим. Как я в болезненном надрыве, Не выносивши белый свет, Крутил кровать на лейтмотиве. И ты лекарства мне носила Поила зельями, Без спросу гася свет Лишала трав и сигарет. В белесом сигаретном дыме Задолго после, вскоре до В своём смазливом нарративе, Я верил, что не суждено Мне быть счастливым. Верно, но… И всё же, что ты скажешь пеплу? О том песчаном замке, Крыме? На бреге теплом, сыром ныне. Подобно черному кино - Ни вместе нам, ни по разделу Там больше быть не суждено. Спасибо, что оставила меня И оголила ряд пробоин В борту моём. Спасибо за ничто. Теперь я понял, не достоин Я был и взгляда твоего. P.S. «Так, верно думал…» я, забывшись На вихре малолетних вьюг. И ошибался, и отныне Я порицаю свой потуг И издевательств боль глухую. Я доктор «тяги лженаук», Любви, теперь познать такую Мне будет больше невдомек. Такой урок…

Утопи птицу в чернилах, Подари, Всевышний, шанс, Не всю жизнь в клетках-стропилах, А на вечную славу в умах. И на вечный славный умат Алкогольного опьянения. Утопи птицу в вине, А затем и в прелости, до забвения, И до двух щелчков в позвонке. Позвони затем мне, По звонку я отвечу, И соседям перечить не буду. Утопив птицу в чернилах, Покажи вавилонский сад, Вкус винограда, услад И смех, что я слышал во снах, Что затем поперек и мимо Меня прошли. Утопи тварь, пока дышит, Прояви ей конца начало. Ежели б не было труб, Птица в принципе б не кричала. Испачкай в чернилах руки, Вытри о белые брюки. Чтоб луна небо затмила, Утопи птицу в чернилах