Когда-нибудь и я приеду в Несвиж Не на экскурсию, а словно гостья рода… Тепло, и солнца луч в полнебосвода. Поставлю лимузин свой у подъезда, И что я назвала сейчас подъездом? Туннель въездных ворот? Фронтон угольный? Тут впору вспомнить о своей осанке, Учтиво, как положено дворянке, Холодный реверанс отдам герольдам. И где я увидала тех герольдов? Поманят тамбур, светлая терраса. Наверное, пройду туда спокойно, Рассматривая лики на иконах, Портретах, в перьях, бантах и гримасах… И что я поняла по тем гримасам? Спесь и слеза равновеликих мира, Мой скромный род Пашкевичей несчастных, Растоптанных, униженных напрасно, Крестьянский пот и буйство Радзивилов. Что мне теперь хотеть от Радзивилов? Возмездия? Вот – мраморная зала… Здесь мрамор грешен, чёрен временами, Пашкевичей здесь били батогами… Возможно, дани было вечно мало. По нашим меркам, сколько это – мало? Великий род угас… а мой – исчезнув, Остался лишь в рассказах деревенских. Когда-нибудь я в зале Королевской Свою исполню праведную песню И дай мне Бог слова для этой песни. * На историческую достоверность ЛГ не претендует, но такие поверья передаются из уст в уста в ее семье

Боль находит… с болью ломка, та, что совестлива ночью. Разговор с собой, негромкий – неприкаянный подстрочник. Безголосый очевидец многих путаных историй. Соль просыпана на ситец. Остывающий цикорий… Спекуляция на мысли о фальшивости напева, Там, где нет аспекта «ты с ним», где доверчивость прозрела. Где жеманятся гастрольно многоликие кумиры, Снисходящие фривольно, чуть учтиво, но кичливо. Нотный лист насуплен строго: он желает - без тумана… Но в реальностях благого много всякого обмана. «Простота не по таланту?» - Хмыкнет мой издатель колко, Подсчитав по прейскуранту… Боль приходит, с болью ломка. Вид взаимно беспорочен - от него потом избавьте. Нет подлее заморочек, чем гадания на правде… «Да» и «нет» в упор пугают. Плутовство – оно такое… Лучше «может быть», «не знаю» для душевного покоя. Лучше сыпать соль на ситец, расковыривая вены. Нотный стан – мой летописец от измены до измены. В нем беспечные порывы и напрасные советы. Срывы, отклики, прорывы, и молчанием – ответы. ***

Дворцовая пыльца, межведомственный сахар, Тоска больных очей – нагрузочный журнал… Кто это всё познал и после горько плакал, Тот бешено устал, да, бешено устал. Внутри него вулкан ужасных сквернословий От патоки чужих, искусственных речей. Он раньше принимал взаимосвязь условий, А нынче – хоть убей. Идет к себе назад, надменный и суровый. Кляня себя за все, что прожил невпопад. Но в том, что часто сам ронял пустое слово Он точно виноват. И в том, что принял власть карьерного искуса… Внезапно разлилось и вылилось в закат Под занавес тоски рябинового вкуса, К финалу аккурат, Прозрение. Увы… Но ведь и мы не святы, Себя, дуривших всласть, ни в чем не обвинив. Он хоть успел прозреть в предчувствии расплаты. А мне достанет сил? ***

Ниспадает ветрено таинство поэтово, В озелень усталую мятною листвой. Именно поэтому жгут одёжку летову Вместе с отгулявшими явью да мечтой. Время неприкаянных: исповеди каинов, Проповеди праведных, жалобы святых. И гундит неправильно, мимо нот хозяина, Вековое кладбище, что к селу впритык. Постернёй взъерошено под пятой прохожего, Хорошо, что в обуви он пружинит шаг. На людей похожие, холмики опрошены – Видно, что не прошен он, случаем в бегах. Запугав до одури, не догонят окриком, Он, под выстрел выстояв, повернул домой. Мимо рваных выступов, по траве расхристанной, По душе истерзанной, да зато живой. Доберётся – веточки соберет под ветошь ту, Что была одёжкою в проливной сквозняк. Подгребет сапожками, оглядит сторожко так, Разведет костёрище, чтоб уже верняк. Что там будет далее: пепел иль проталина, Жалобней иль алее слёзы на глазах? А потом – отчаянно, от любви отчаленный, Подзатянет горестно: «… на крутых верстах…» Что во воле брошено – ничего хорошего. Не годна соломинка в золотой рушник. А по ветру крошево из того, что скошено. А над ветром жалобный, дождевой курлык. ***

Разговор немеет по касательной, Шастают по форточке лучи Приручи меня, необязательный, Вот как хочешь, так и приручи… Хочешь, сотвори, а хочешь – вытвори. В час, когда ромашки голосят. Это внешне я такая хитрая, А внутри – сплошная размазня. Завтра подскажу тебе тенденцию – Котики, театры, скрипачи… Укради меня в свою Венецию, Ну а там возьми да приручи. А сегодня мне чего тревожиться? Для Венеций вроде бы сезон. Приручай меня, неосторожную, Даже если просто увлечён. Мы друг другу станем адвокатами – Понарошный выиграем суд. Наши стансы, закусив цукатами, По таким новеллам понесут, Что сама с собой начну эстетствовать, Отрицая искренность вранья. Я с тобой еще хотела в Грецию. Приручай, пожалуйста, меня… ***